Зачем сумасшедший подарил шахматы из хлеба Льву Толстому?
Классик оказался серьезным игроком и описал привязанность Наполеона к игре в «Войне и мире»
На каждой хорошей литературной выставке должен быть экспонат, при виде которого понимаешь: вот он, тот гвоздь, на котором все держится. Проект Государственного музея Л.Н. Толстого «Я не могу себе представить эту жизнь без шахмат», кажется, возник вокруг комплекта фигурок, вручную вылепленных из хлеба (и раскрашенных) в 1910 году. Они — подарок писателю от пациента Московской окружной психиатрической больницы. Как говорится, в этом безумии есть своя система.
Думаю, то, что Лев Николаевич был очень серьезным игроком, не гроссмейстером, конечно, но дерзавшим садиться за стол с чемпионами того времени, — новость даже для филологов. Но этот факт столь значителен, что рассказать о нем решили не парой предметов в уголке музея, а отдельной выставкой.
В ней, кстати, принял участие Музей шахмат Российской шахматной федерации — именно он предоставил не менее интересный комплект фарфоровых фигурок. Изготовленный в наши дни мастером Леонидом Головко, комплект отсылает к роману «Война и мир», а точнее — к Отечественной войне 1812 года, потому что черные в ней — наша армия во главе с Кутузовым (цвет определен не принадлежностью к добру и злу, а цветом сукна русских мундиров), а белые — французы под предводительством Наполеона.
«Война и мир» — самая «шахматная» книга классика. В качестве доказательства приводятся три цитаты. «Вернувшись после второй поездки по линии, Наполеон сказал: «Шахматы поставлены, игра начнется завтра».
Сравнивают с шахматной партией войну и главные герои — Пьер и Андрей Болконский, а «голос автора» в книге, рассуждая о качествах человека, приходит к выводу, что «хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге в продолжение всей игры были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен…»
Раз я уже начал делать перечет всех представленных публике комплектов, то еще один обойти вниманием нельзя. Его четко не атрибутировали как «толстовский», но перенесли на табличку к этому экспонату надпись на шахматной доске:
«Севастопольское собрание морских офицеров. 1848 год».
Защищал Севастополь несколько лет спустя, но хорошие шахматы служат не один год — не одноразовый стаканчик, который после использования выбрасывают, так что конкретно этого ферзя или этой ладьи вполне могла касаться рука будущего яснополянского затворника.
«Спал отлично. Утром написал главу славно. Ходил с Тургеневым по церквам. Обедал. Потом в кафе играл в шахматы» — это запись из дневника Толстого от 10 марта 1857 года. На других дневниковых страницах и просто пожелтевших от времени листках — фиксация личных партий и следы того, как писатель «болел», следя за матчами великих игроков своей эпохи.
Стейниц и Ласкер — имена, звучавшие в XIX столетии так же, как Фишер и Карпов — в двадцатом.
Фотоматериалов и художественных эскизов и зарисовок, отражающих, с кем и когда лично сражался Толстой, организаторы собрали тоже немало — получилась целая история, но, судя по этим кадрам, чаще всего Лев Николаевич играл со своим ближайшим соратником Владимиром Григорьевичем Чертковым.
От английского издателя наследия литератора музею достался, кстати, солидный заграничный «Набор шахмат Стаунтон», сделанный VIP-фирмой Викторианской эпохи мирового господства Британской империи.
Может быть, это гендерный стереотип, но шахматы — увлечение почти исключительно мужское, как рыбалка или охота. Видимо, для равновесия в соседнем «крыле» музейного особняка на Пречистенке одновременно с шахматной открыли выставку «Высокое предназначение» к 180-летию Софьи Толстой.
Там сфокусировались на предметах, от которых веет семейным уютом: заварных чайничках, сахарницах, чашках, домашнем меню, поваренной книге, куда заботливой рукой хозяйки дома вписаны рецепты, в том числе фирменного пирога. Молитвенник, вязальный крючок и клубок, счета «госпоже графине Толстой» от владельцев бакалейных лавок — это одна сторона жизни; богатые, но вместе с тем сдержанные бальные платья, строгий ридикюль, вышитый бисером, украшения — другая (замечу, что супруга писателя обладала великолепным вкусом).
В массовом сознании образ Софьи Толстой такой: несла на себе бремя всех хлопот усадебной жизни, ломала голову над тем, что подать на обед и на ужин, воспитывала ораву детей, рисовала, фотографировала, заботилась, заботилась, заботилась — страстно и самозабвенно. И плюс ко всему, не разгибая спины, переписывала бесконечные страницы. Так-то оно так. Но только за помощь в работе над «Анной Карениной» Лев Николаевич подарил любимой супруге золотой перстень с двумя немаленькими бриллиантами и рубином. От нынешних писак такого вряд ли какая женщина дождется, хотя каждый мнит себя вторым Львом Толстым.